Жан Ануй - Нас обвенчает прилив… [Ромео и Жанетта]
Жанетта (кричит совсем по-детски). А я бы натравила на вас всю свою шпану! Вас бы привязали к дереву, и я на ваших глазах сделала бы скальп из хорошеньких причесанных кудельков Юлии!.. Ах! Почему мы уже не дети? Почему больше нельзя драться? (Неожиданно бросается к Фредерику, прижимается к нему и кричит в тоске). Ах, если бы вы могли взять нож, разрезать мое сердце пополам и увидеть, какое оно внутри чистое и алое!
Фредерик (побежденный, прижимает ее к себе, шепчет). Как оно бьется…
Жанетта. Слышите его? Ах, если я еще когда-нибудь солгу, если снова запутаюсь и не смогу распутать паутину, стянувшую меня, сделаю вам больно, буду зла — постарайтесь вспомнить о нем в его темнице. Потому что это говорю я, или мое коварство, или злоба, или гордыня — ведь я женщина во всем, что сделала или могу натворить! А сердце умеет только биться, чтобы заставить понять себя. И оно прыгает и рвется к вам, как собачонка! Оно живет само по себе, понимаете? Даже если я дразню вас, издеваюсь, если вам покажется, что я хочу вам зла — слушайте только его, а не меня! (Прижимается к Фредерику). А теперь обнимите меня крепко-крепко…
Идет к окну, отдергивает занавеску, настежь открывает дверь в ночь. В комнату врывается ветер, трепещет пламя лампы.
Фредерик. Что вы делаете?
Жанетта. Хочу, чтобы этот свет был виден далеко в лесу.
Фредерик. Зачем?
Жанетта. Пусть никто не скажет, что я жертвую меньшим, чем настоящие невесты. Вот мы и соединяемся на радость и на горе, как говорят при венчании. Мы ведь сейчас обвенчаемся, не правда ли?… Это как праздничный заплыв 14 июля — всегда найдутся отставшие. Но ведь тот, кто не в форме, и не должен соваться.
Стоит в открытой двери восторженная, овеваемая порывами ветра.
Фредерик. Закройте дверь. Лампа погаснет.
Жанетта. Мы ее опять зажжем. Мы будем зажигать ее до тех пор, пока человек, который бродит сейчас по лесу, как унылый, одинокий филин, не увидит свет среди ветвей и не придет постучаться сюда. (Фредерик отступает от неё. Она продолжает). Он знает, что потерял меня. Он ищет меня, я уверена. Может быть, ему станет совестно, и он не посмеет войти. Я буду благодарна ему, если он не войдет. Но я должна сделать все для того, чтобы он пришел. Это как Суд Божий. Помните, в школьных учебниках? И виновный, и невинный должны были взять в руки раскаленное железо, и дело решали только удача и мужество… Это стоит больше любого другого суда…
Фредерик. Зачем вы хотите, чтобы я увидел этого человека?
Жанетта. Это как операция, Фредерик. И если я не потеряю слишком много крови и не буду слишком обезображена, есть некоторая надежда, что я выживу. (Добавляет серьезно). Только я хочу, чтобы потом вы любили меня, как Юлию…
Фредерик неожиданно идет к двери, захлопывает ее и поворачивается.
Фредерик. Может быть, если я увижу этого человека, я вас разлюблю.
Жанетта. Я знаю. С раскаленным железом тоже заранее не знаешь, умрешь или нет от ожога. И все-таки надо брать его голой рукой.
Фредерик. Разве того, что мы решились, недостаточно? Разве мало её горя?
Жанетта. Нет. Каждый должен оплатить свою долю.
Фредерик. Я вас люблю, и мы, наконец, одни после долгого дня. Давайте не будет дольше ждать! Ночь уходит. Я все принял — преступление, душевные раны и вас, в ком столько чуждого мне, только бы добраться сюда… Ах, умоляю вас, не требуйте большего (задергивает занавеску), не ищите лишних мучений. Видите, я не прошу ничего больше. Мужчины сражаются и умирают во имя мечты, но приходит минута, когда им необходимо остановиться, обнять своих жен и получить хоть немного счастья.
Делает к ней шаг, она отступает.
Жанетта. Нет, Фредерик. Я думала, что мы никогда не дойдем до этого леса, так сильно я вас желала, но теперь, если вы до меня дотронетесь, я закричу!
Фредерик. Я вас не узнаю. Кто вы теперь — настороженная, бледная, готовая защищаться!
Жанетта. Я их сестра.
Фредерик. Чья сестра?
Жанетта. Всех ваших женщин, всех этих тетушек, бабушек, двоюродных сестер, которые стоят на страже добродетели испокон века. И Юлии тоже. Я их теперь не боюсь — я стала такой же, как они. Это нетрудно: стоит только полюбить.
Дверь неожиданно распахивается, появляется мокрый от дождя Люсьен.
Люсьен. Простите, я помешал. Мы все сегодня вечером слишком много гуляли под дождем. Неподходящая погода для идиллии. (Закрывает дверь). Меня послал Азариас. Он не решается войти, он застенчив. Но он неплохой парень, и можно поверить, что он тебя любит. Он велел передать, что ты можешь оставить платье себе.
Жанетта застывает. Фредерик молча поворачивается к ней. Люсьен открывает коробку, которую держал в руках и добавляет.
Люсьен. Он посылает тебе фату, ты ее забыла… (Невозмутимо кладет на диван огромную фату из белого тюля).
Жанетта (тихо). Да. Это подвенечное платье.
Фредерик. И его вам подарил он?
Жанетта. Да, вчера.
Фредерик. Почему вы взяли с собой это платье?
Жанетта (по-детски). Это единственное, что у меня было красивого.
Они стоят друг против друга безмолвные, неподвижные.
Люсьен (улыбаясь). Это выше вашего разумения, молодой человек? Будьте справедливы. Она ушла с вами во имя большой любви и навсегда. Признайтесь, что это подходящая минута, чтобы немного принарядиться. Это чисто мужская логика — интересоваться тем, кто купил это платье… Впрочем, из большой деликатности, заметьте это, фату она оставила. Эту фату из неменьшей деликатности мы решили ей доставить.
Жанетта (мягко). Я ненавижу тебя, Люсьен!
Люсьен. Да, я играю скверную роль. Признаюсь, все это не слишком тактично (Смотрит на них, молчаливых, осунувшихся, посмеивается). Бедные овечки! Вы вызываете жалость! Вам хочется правды, только правды, всей правды, но когда она предстает перед вами во всей наготе, вы молчите, и вам хочется плакать. Надо быть таким битым-перебитым, как я, чтобы приветствовать её, эту даму!
Фредерик (неожиданно). Почему вы мне солгали?
Жанетта. Вы увидели, что оно новое. И я поняла, что никогда не смогу вам сказать.
Фредерик (кричит). Что сказать? Кто вам подарил его накануне?
Жанетта. Да.
Фредерик. Но вы все-таки взяли его с собой?
Жанетта. Да.
Фредерик. Я ничего не мог вам дать, кроме бегства и нищеты, и вы знали это. Вы пошли за мной тут же, в чем были. Вы все сломали, все оставили, как и я, и наше преступление было возможно только потому, что мы оба теряли все. Мне хочется разорвать, вывалять в грязи это платье!..
Делает шаг к ней, она, вскрикнув, отступает, прижимая платье к себе.
Жанетта. Нет!
Этот крик останавливает Фредерика.
Люсьен (мягко). Нехорошо портить вещи! Кроме того, девочка любит это платье. Не так, как вас, наверное, но все же очень. Если вы потребуете выбирать между вами, она его снимет. Но мы месяцами плакали над каталогами, мы так долго мечтали об этом платье в нашем убогом рванье. Подумайте, может быть, она и замуж-то соглашалась выйти за Азариаса только из-за этого?
Фредерик (кричит). Неправда!
Люсьен. Нет, правда! Из чего же, вы воображаете, сделаны женщины? Из стали, платины, алмазов? В нотариальных конторах об этом не ведают. Они стоят из вздохов, тумана, хорошего и плохого, все это смешивается, и, смотря по обстоятельствам, соединятся в колбе химика или взрывается. Это иногда принимает такие божественные формы, что хочется тут же умереть, так это прекрасно; и вдруг, в какое-то утро все оказывается отвратительным, чудовищным, и ускользает у вас сквозь пальцы. Азариас богат и любит ее. И она покидает его сегодня вечером ради вас, ни о чем не жалея. И не думайте, что она ходила к нему из-за денег — моя сестра не шлюха. Она ходила к нему потому, что ее это забавляло; она уходит с вами потому, что это забавляет ее еще больше, только она прихватывает с собой платье. Вот и все!
Фредерик. Замолчите!
Люсьен. Вы не очень много выиграете, если придется убеждаться во всем на практике! Это меня утешает.
